MIA -
главная
страница | Глав.
стр.
Иноязычной
секции | Глав. стр.
Русской
секции | Сочинения
Сталина Том
11
Оригинал
находится на
странице http://grachev62.narod.ru/stalin/index.htm
Последнее
обновление
Январь 2011г.
Товарищи! Только что закончившийся объединенный пленум ЦК и ЦКК[9] имеет одну особенность, выделяющую его из ряда пленумов, прошедших за последние два года. Особенность эта состоит в том, что он был чисто деловым пленумом, пленумом без внутренней партийной драки, пленумом без внутрипартийных обострений.
В порядке дня стояли самые животрепещущие вопросы: вопрос о хлебозаготовках, вопрос о шахтинском деле[10], наконец, вопрос о плане работ Политбюро и пленума ЦК. Вопросы, как видите, довольно серьезные. И все же, несмотря на это, прения на пленуме прошли в чисто деловом порядке, а резолюции были приняты единогласно.
Объясняется это тем, что на пленуме не было оппозиции. Объясняется это тем, что люди подходили к вопросам строго деловым образом, без фракционных выходок, без фракционной демагогии. Объясняется это тем, [c.27] что только после XV съезда, только после ликвидации оппозиции партия получила возможность серьезно и вплотную подойти к практическим вопросам.
В этом положительная сторона и, если хотите, неоценимый плюс той полосы развития, в которую вступили мы после XV съезда нашей партии, после ликвидации оппозиции.
Характерной чертой в работе пленума, прений на пленуме и резолюций пленума является тот факт, что работа пленума от начала до конца прошла под знаком жесточайшей самокритики. Более того, ни один вопрос на пленуме, ни одно выступление не обошлись без критики недостатков нашей работы, без самокритики наших организаций. Критика наших недостатков, честная и большевистская самокритика партийных, советских, хозяйственных организаций, – таков общий тон работы пленума.
Я знаю, что в рядах партии имеются люди, недолюбливающие критику вообще, самокритику в особенности. Эти люди, которых я мог бы назвать “лакированными” коммунистами (смех), то и дело ворчат, отмахиваясь от самокритики: дескать, опять эта проклятая самокритика, опять выворачивание наших недостатков, – нельзя ли дать нам пожить спокойно? Ясно, что эти “лакированные” коммунисты не имеют ничего общего с духом нашей партии, с духом большевизма. Так вот, в связи с наличием таких настроений у людей, встречающих самокритику далеко не с энтузиазмом, [c.28] позволительно спросить: нужна ли нам самокритика, откуда она взялась и какая от нее польза?
Я думаю, товарищи, что самокритика нужна нам, как воздух, как вода. Я думаю, что без нее, без самокритики, наша партия не могла бы двигаться вперед, она не могла бы вскрывать наши язвы, она не могла бы ликвидировать наши недостатки. А недостатков у нас иного. Это надо признать открыто и честно.
Лозунг самокритики нельзя считать новым лозунгом. Он лежит в самой основе большевистской партии. Он лежит в основе режима диктатуры пролетариата. Если наша страна является страной диктатуры пролетариата, а диктатурой руководит одна партия, партия коммунистов, которая не делит и не может делить власти с другими партиями, – то разве не ясно, что мы сами должны вскрывать и исправлять наши ошибки, если хотим двигаться вперед, разве не ясно, что их некому больше вскрывать и исправлять. Не ясно ли, товарищи, что самокритика должна быть одной из серьезнейших сил, двигающих вперед наше развитие?
Лозунг самокритики получил особо сильное развитие после XV съезда нашей партии. Почему? Потому, что после XV съезда, ликвидировавшего оппозицию, создалась новая обстановка в партии, с которой мы не можем не считаться.
В чем состоит новизна обстановки? В том, что у нас нет или почти нет больше оппозиции, в том, что ввиду легкой победы над оппозицией, которая (т.е. победа) сама по себе представляет серьезнейший плюс для партии, в партии может создаться опасность почить на лаврах, предаться покою и закрыть глаза на недостатки нашей работы. [c.29]
Легкая победа над оппозицией есть величайший плюс для нашей партии. Но она таит в себе свои особые минусы, состоящие в том, что партия может проникнуться чувством самодовольства, чувством самовлюбленности и почить на лаврах. А что значит почить на лаврах? Это значит поставить крест над нашим движением вперед. А для того, чтобы этого не случилось, нам нужна самокритика, – не та критика, злобная и по сути дела контрреволюционная, которую проводила оппозиция, – а критика честная, открытая, большевистская самокритика.
XV съезд нашей партии учел это обстоятельство, дав лозунг самокритики. С тех пор волна самокритики нарастает, накладывая свою печать и на работу апрельского пленума ЦК и ЦКК.
Странно было бы бояться того, что враги наши, враги внутренние, так же как и враги внешние, используют критику наших недостатков, подняв шум: ага, у них, у большевиков, не все обстоит благополучно. Странно было бы бояться всего этого нам, большевикам. Сила большевизма в том именно и состоит, что он не боится признать свои ошибки. Пусть партия, пусть большевики, пусть все честные рабочие и трудящиеся элементы нашей страны вскрывают недостатки нашей работы, недостатки нашего строительства, пусть намечают пути ликвидации наших недостатков для того, чтобы в нашей работе и в нашем строительстве не было застойности, болота, гниения, для того, чтобы вся наша работа, все наше строительство улучшалось изо дня в день и шло от успехов к успехам. В этом теперь главное. А там пусть враги наши болтают о наших недостатках, – такие пустяки не могут, не должны смущать большевиков. [c.30]
Наконец, есть еще одно обстоятельство, толкающее нас к самокритике. Я имею в виду вопрос о массах и вождях. За последнее время у нас стали создаваться некоторые своеобразные отношения между вождями и массами. С одной стороны, у нас выделилась, исторически создалась группа руководителей, авторитет которых поднимается все выше и выше и которая становится почти что недосягаемой для масс. С другой стороны, массы рабочего класса прежде всего, массы трудящихся вообще поднимаются вверх чрезвычайно медленно, они начинают смотреть на вождей снизу вверх, зажмурив глаза, и нередко боятся критиковать своих вождей.
Конечно, тот факт, что у нас создалась группа руководителей, поднявшихся слишком высоко и имеющих большой авторитет, – этот факт является сам по себе большим достижением нашей партии. Ясно, что без наличия такой авторитетной группы руководителей руководить большой страной немыслимо. Но тот факт, что вожди, идя вверх, отдаляются от масс, а массы начинают смотреть на них снизу вверх, не решаясь их критиковать, – этот факт не может не создавать известной опасности отрыва вождей от масс и отдаления масс от вождей.
Опасность эта может привести к тому, что вожди могут зазнаться и признать себя непогрешимыми. А что может быть хорошего в том, что руководящие верхи зазнаются и начнут смотреть на массы сверху вниз? Ясно, что ничего, кроме гибели для партии, не может выйти из этого. Ну, а мы хотим двигаться вперед и улучшать свою работу, а не губить партию. И именно для того, чтобы двигаться вперед и улучшать отношения между массами и вождями, надо держать все время открытым клапан самокритики, надо дать советским [c.31] людям возможность “крыть” своих вождей, критиковать их за ошибки, чтобы вожди не зазнавались, а массы не отдалялись от вождей.
Иногда смешивают вопрос о массах и вождях с вопросом о выдвижении. Это неправильно, товарищи. Речь идет не о выдвижении новых вождей, хотя это дело заслуживает серьезнейшего внимания партии. Речь идет о том, чтобы сохранить уже выдвинувшихся и авторитетнейших вождей, организовав постоянный и нерушимый контакт между ними и массами. Речь идет о том, чтобы организовать в порядке самокритики и критики наших недостатков широкое общественное мнение партии, широкое общественное мнение рабочего класса, как живой и бдительный моральный контроль, к голосу которого должны внимательно прислушиваться авторитетнейшие вожди, если они хотят сохранить за собой доверие партии, доверие рабочего класса.
В этом смысле значение печати, нашей партийно-советской печати поистине неоценимо. В этом смысле нельзя не приветствовать инициативу “Правды” в деле организации “Листка Рабоче-Крестьянской Инспекции”[11] ведущего систематическую критику недостатков нашей работы. Необходимо только постараться, чтобы критика была серьезной и глубокой, а не скользила по поверхности. В этом смысле следует также приветствовать инициативу “Комсомольской Правды”[12], буйно и задорно атакующей недостатки нашей работы.
Иногда ругают критиков за несовершенство их критики, за то, что критика оказывается иногда правильной не на все 100 процентов. Нередко требуют, чтобы критика была правильной по всем пунктам, а ежели она не во всем правильна, начинают ее поносить, хулить. [c.32]
Это неправильно, товарищи. Это опасное заблуждение. Попробуйте только выставить такое требование, и вы закроете рот сотням и тысячам рабочих, рабкоров, селькоров, желающих исправить наши недостатки, но не умеющих иногда правильно формулировать свои мысли. Это была бы могила, а не самокритика.
Вы должны знать, что рабочие иногда побаиваются сказать правду о недостатках нашей работы. Побаиваются не только потому, что им может “влететь” за это, но и потому, что их могут “засмеять” за несовершенную критику. Где же простому рабочему или простому крестьянину, чувствующему недостатки нашей работы и нашего планирования на своей собственной спине, где же им обосновать по всем правилам искусства свою критику? Если вы будете требовать от них правильной критики на все 100 процентов, вы уничтожите этим возможность всякой критики снизу, возможность всякой самокритики. Вот почему я думаю, что если критика содержит хотя бы 5-10 процентов правды, то и такую критику надо приветствовать, выслушать внимательно и учесть здоровое зерно. В противном случае, повторяю, вам пришлось бы закрыть рот всем тем сотням и тысячам преданных делу Советов людей, которые недостаточно еще искушены в своей критической работе, но устами которых говорит сама правда.
И именно для того, чтобы не тушить самокритику, а развить ее, именно для этого необходимо внимательно выслушивать всякую критику советских людей, если она даже является иногда не вполне и не во всех своих частях правильной. Только при этих условиях могут получить массы уверенность, что им не “влетит” за несовершенную критику и что их не “засмеют” за некоторые [c.33] ошибки их критики. Только при этом условии самокритика может получить действительно массовый характер и действительно массовый отклик.
Само собой понятно, что речь идет здесь не о “всякой” критике. Критика контрреволюционера является тоже критикой. Но она ставит своей целью развенчание Советской власти, подрыв нашей промышленности, развал нашей партийной работы. Ясно, что речь плету нас не о такой критике. Я говорю не о такой критике, а о критике, идущей от советских людей, критике, ставящей своей целью улучшение органов Советской власти, улучшение нашей промышленности, улучшение нашей партийной и профсоюзной работы. Критика нужна нам для укрепления Советской власти, а не для ее ослабления. И именно для того, чтобы укрепить и улучшить наше дело, именно для этого партия провозглашает лозунг критики и самокритики.
Чего же ждем, прежде всего, от лозунга самокритики, какие он может дать нам результаты, если он будет проведен правильно и честно? Он должен дать по крайней мере два результата. Он должен, во-первых, поднять бдительность рабочего класса, обострить его внимание к нашим недостаткам, облегчить исправление этих недостатков и сделать невозможными всякого рода “неожиданности” в нашей строительной работе. Он должен, во-вторых, поднять политическую культурность рабочего класса, развить в нем чувство хозяина страны и облегчить обучение рабочего класса деду управления страной.
Обратили ли вы внимание на то, что не только шахтинское дело, но и заготовительный кризис к январю 1928 года явились для многих из нас “неожиданностью”? [c.34] Особенно характерно в этом отношении шахтинское дело. Пять лет работала контрреволюционная группа буржуазных спецов, получая директивы от антисоветских организаций международного капитала. Пять лет писались и рассылались нашими организациями всякого рода резолюции и постановления. Дело угольной промышленности у нас, конечно, шло все-таки вверх, так как советская система хозяйства до того жизненна и могуча, что она все же брала верх, несмотря на наше головотяпство и на наши ошибки, несмотря на подрывную работу спецов. Пять лет эта контрреволюционная группа спецов совершала вредительство в нашей промышленности, взрывая котлы, разрушая турбины и т.д. А мы сидели, как ни в чем не бывало. И “вдруг”, как снег на голову, – шахтинское дело.
Нормально ли это, товарищи? Я думаю, что более чем ненормально. Сидеть у руля и глядеть, чтобы ничего не видеть, пока обстоятельства не уткнут нас носом в какое-либо бедствие, – это еще не значит руководить. Большевизм не так понимает руководство. Чтобы руководить, надо предвидеть. А предвидеть, товарищи, не всегда легко.
Одно дело, когда десяток – другой руководящих товарищей глядит и замечает недостатки в нашей работе, а рабочие массы не хотят или не могут ни глядеть, ни замечать недостатков. Тут есть все шансы на то, что наверняка проглядишь, не все заметишь. Другое дело, когда вместе с десятком – другим руководящих товарищей глядят и замечают недостатки в нашей работе сотни тысяч и миллионы рабочих, вскрывая наши ошибки, впрягаясь в общее дело строительства и намечая пути для улучшения дела. Тут больше будет поруки в том, [c.35] что неожиданностей не будет, что отрицательные явления будут вовремя замечены и вовремя будут приняты меры для ликвидации этих явлений.
Нам нужно поставить дело так, чтобы бдительность рабочего класса развивалась, а не заглушалась, чтобы сотни тысяч и миллионы рабочих впрягались в общее дело социалистического строительства, чтобы сотни тысяч и миллионы рабочих и крестьян, а не только десяток руководителей, глядели в оба на ход нашего строительства, отмечали наши ошибки и выносили их на свет божий. Только при этом условии не будет у нас “неожиданностей”. Но для того, чтобы добиться этого, нам нужно развить критику наших недостатков снизу, нам нужно сделать критику массовой, нам нужно воспринять и провести в жизнь лозунг самокритики.
Наконец, о подъеме культурных сил рабочего класса, о выработке у него навыков к управлению страной в связи с проведением лозунга самокритики. Ленин говорил:
“Главное, чего нам не хватает, – культурности, уменья управлять… Экономически и политически НЭП вполне обеспечивает нам возможность постройки фундамента социалистической экономики. Дело “только” в культурных силах пролетариата и его авангарда”[13].
Что это значит? Это значит, что одной из основных задач нашего строительства является выработка в рабочем классе навыков и уменья управлять страной, управлять хозяйством, управлять промышленностью.
Можно ли выработать в рабочем классе эти навыки и это уменье, не развязав сил и способностей рабочих, сил и способностей лучших людей рабочего класса [c.36] критиковать наши ошибки, отмечать наши недостатки и двигать вперед нашу работу? Ясно, что нельзя.
А что требуется для того, чтобы развязать силы и способности рабочего класса и вообще трудящихся и дать им возможность приобрести навыки к управлению страной? Для этого требуется, прежде всего, честное и большевистское проведение лозунга самокритики, честное и большевистское проведение лозунга критики снизу недостатков и ошибок нашей работы. Если рабочие используют возможность открыто и прямо критиковать недостатки в работе, улучшать нашу работу и двигать ее вперед, то что это значит? Это значит, что рабочие становятся активными участниками в деле руководства страной, хозяйством, промышленностью. А это не может не поднять у рабочих чувство хозяина в стране, их активность, их бдительность, их культурность.
Вопрос о культурных силах рабочего класса является одним из решающих вопросов. Почему? Потому, что из всех существовавших до сих пор господствующих классов рабочий класс, как господствующий класс, занимает в истории несколько особое и не вполне благоприятное положение. Все господствовавшие до сих пор классы – рабовладельцы, помещики, капиталисты – были вместе с тем классами богатыми. Они имели возможность обучать своих детей знаниям и навыкам, необходимым для управления. Рабочий класс отличается от них, между прочим, тем, что он является классом небогатым, он не имел раньше возможности обучать своих детей знаниям и навыкам управления и он получил такую возможность только теперь, после прихода к власти. [c.37]
В этом, между прочим, и состоит острота вопроса о культурной революции у нас. Правда, за десять лет своего господства рабочий класс СССР успел в этом отношении гораздо больше, чем помещики и капиталисты за сотни лет. Но международная и внутренняя обстановка такова, что достигнутых результатов далеко еще недостаточно. Поэтому всякое средство, могущее поднять уровень развития культурных сил рабочего класса, всякое средство, могущее облегчить дело выработки навыков и уменья в рабочем классе управлять страной, промышленностью, – всякое такое средство должно быть использовано нами до дна.
Но из сказанного следует, что лозунг самокритики является одним из важнейших средств в деле развития культурных сил пролетариата, в деле выработки в рабочем классе навыков к управлению. Отсюда вытекает еще одно основание, говорящее за то, что проведение в жизнь лозунга самокритики является жизненной нашей задачей.
Таковы в общем основания, диктующие нам лозунг самокритики, как лозунг дня.
Неудивительно, поэтому, что работа апрельского пленума ЦК и ЦКК прошла под знаком самокритики.
Перейдем теперь к вопросу о хлебозаготовках.
Прежде всего несколько слов о существе хлебозаготовительного кризиса, разыгравшегося у нас к январю этого года. Суть дела состоит в том, что с октября прошлого года у нас заготовки стали падать, в декабре [c.38] они дошли до низшей точки, а к январю этого года мы имели дефицит в заготовках хлеба в 130 млн. пудов. Урожай в этом году был у нас, пожалуй, не хуже, чем в прошлом году, может быть он уступал немного прошлогоднему урожаю. Запасов в этом году от старых урожаев было больше, чем в прошлом году, и вообще считалось, что товарного хлеба в нашей стране в этом году не меньше, а больше, чем в прошлом году.
Сообразно с этим и был составлен план заготовок за год с некоторым превышением прошлогоднего плана. Однако несмотря на это, заготовки пошли вниз, и мы имели к январю 1928 года дефицит в 1–30 млн. пудов. Создалось “оригинальное” положение: хлеба много в стране, а заготовки хлеба падают, создавая угрозу голода в городах и в Красной Армии.
Чем объясняется эта “оригинальность” положения? Нет ли здесь случайности какой-нибудь? Многие склонны объяснять это тем, что дали зевак, были заняты с оппозицией и кое-чего не доглядели. Что зевак был действительно допущен, это, конечно, верно. Но объяснять все здесь зевком – значит впадать в грубейшую ошибку. Тем более нельзя объяснять заготовительный кризис случайностью. Такие вещи случайно не происходят. Это было бы слишком дешевым объяснением.
Каковы же были, в таком случае, условия, определившие заготовительный кризис?
Я думаю, что таких условий было у нас по крайней мере три.
Во-первых. Трудности нашего социалистического строительства в обстановке нашего международного и внутреннего положения. Я имею в виду, прежде всего, трудности развития городской индустрии. Надо бы [c.39] забросать деревню всякого рода товарами так, чтобы можно было извлечь из деревни максимум сельскохозяйственных продуктов. Для этого необходимо более быстрое развитие нашей индустрии, чем это имеет место теперь. Но для того, чтобы развить индустрию сильней, необходим более быстрый темп социалистического накопления. А добиться такого темпа накопления не так-то легко, товарищи. Отсюда нехватка товаров для деревни.
Я имею в виду, далее, трудности нашего строительства в деревне. Медленно растет сельское хозяйство, товарищи. Надо бы, чтобы сельское хозяйство развивалось семимильными шагами, чтобы хлеб дешевел, чтобы урожай подымался, чтобы удобрения применялись вовсю, чтобы машинное производство хлеба развивалось ускоренным темпом. Но этого нет у нас и не скоро будет, товарищи.
Почему?
Потому, что наше сельское хозяйство является мелкокрестьянским хозяйством, трудно поддающимся серьезным улучшениям. Статистика говорит, что до войны у нас было индивидуальных крестьянских хозяйств около 16 млн. по всей стране. Теперь у нас имеется индивидуальных крестьянских хозяйств около 25 млн. Это значит, что мы являемся страной самого что ни на есть мелкокрестьянского хозяйства. А что такое мелкокрестьянское хозяйство? Это – самое необеспеченное, самое примитивное, самое неразвитое и самое нетоварное хозяйство. А в этом вся суть, товарищи. Удобрения, машины, агрономические знания и прочие усовершенствования – это такие вещи, которые могут быть с успехом применены в крупных хозяйствах, но которые [c.40] не имеют или почти не имеют применения в мелкокрестьянском хозяйстве. Вот в чем слабость мелкого хозяйства и вот почему оно не выдерживает конкуренции с крупными кулацкими хозяйствами.
Есть ли у нас вообще крупные хозяйства в деревне, применяющие машины, удобрения, агрономические знания и т.д.? Да, есть. Это, во-первых, колхозы и совхозы. Но их у нас мало, товарищи. Это, во-вторых, крупные кулацкие (капиталистические) хозяйства. Этих хозяйств не так уж мало в нашей стране, и они все еще играют в сельском хозяйстве значительную роль.
Можем ли мы стать на путь поощрения частных крупных капиталистических хозяйств в деревне? Ясно, что не можем. Отсюда вывод: нажать вовсю на развитие крупных хозяйств в деревне типа колхозов и совхозов, стараясь превратить их в хлебные фабрики для страны, организованные на основе современной науки. Этим, собственно, и объясняется, что XV съезд нашей партии дал лозунг о всемерном развитии колхозного и совхозного строительства.
Было бы ошибочно думать, что колхозы должны строиться только из бедняцких слоев. Это неверно, товарищи. Наши колхозы должны быть бедняцко-середняцкими, охватывающими не только отдельные группки и группочки, но и целые деревни. Надо дать середняку перспективу и указать ему, что он может развивать хозяйство лучше всего и скорее всего через колхозы. Если середняк не может подняться вверх, в кулацкую группу, а вниз спускаться было бы неразумно, то надо дать ему перспективу, что он мог бы улучшить хозяйство через колхозное строительство. [c.41]
Но колхозов и совхозов пока что у нас мало, до безобразия мало. Отсюда трудности нашего строительства в деревне. Отсюда недостаточность хлебного производства.
Во-вторых. Из этого следует, что трудности нашего строительства в городе и в деревне являются той базой, на основе которой может разыграться заготовительный кризис. Но это еще не значит, что заготовительный кризис должен был разыграться именно в этом году. Известно, что эти трудности существовали не только в этом году, но и в прошлом году, – почему же именно в этом году разыгрался заготовительный кризис? В чем тут секрет?
Секрет состоит в том, что кулак получил в этом году возможность использовать эти трудности для того, чтобы взвинтить цены на хлеб, повести атаку против советской политики цен и затормозить тем самым нашу заготовительную работу. А удалось ему использовать эти трудности по крайней мере по двум причинам:
во-первых, потому, что три года урожая не прошли даром, кулак вырос за это время, хлебные запасы в деревне вообще, у кулака в особенности, накопились за это время, и кулак получил возможность попытаться продиктовать цены;
во-вторых, потому, что кулак имел поддержку со стороны городских спекулянтов, играющих на повышение цен на хлеб и взвинчивающих, таким образом, цены.
Это не значит, конечно, что кулак является главным держателем хлеба. Главная и основная масса, которая держит б6льшую часть хлеба, это – середняк. Но у кулака имеется известный хозяйственный авторитет в деревне, и в вопросе о ценах он может иногда вести за [c.42] собой середняка. Отсюда возможность для кулацких элементов деревни использовать трудности нашего строительства для спекулятивного взвинчивания цен на хлеб.
Но что значит взвинтить цены на хлеб, скажем, процентов на 40–50, как это делали, например, кулацко-спекулянтские элементы? Это значит, прежде всего, подорвать реальную зарплату рабочих. Допустим, что мы подняли бы тогда зарплату рабочим. Но в таком случае пришлось бы поднять цены на промышленные товары, ударив по материальному положению как рабочего класса, так и бедноты и середняка. А что это означало бы? Это означало бы прямой и несомненный подрыв всей нашей экономической политики.
Но на этом дело не кончается. Допустим, что мы подняли бы цены на хлеб процентов на 40–50 в январе или весной этого года, перед подготовкой к севу. К чему это повело бы? Мы дезорганизовали бы тогда сырьевую базу нашей промышленности. Хлопкоробы забросили бы хлопок и перешли бы на хлеб, как на более выгодное дело. Льноводы забросили бы лен и перешли бы тоже на хлеб. Свекловоды поступили бы таким же образом. И так дальше и тому подобное. Короче: мы бы подорвали сырьевую базу нашей промышленности из-за спекулянтских аппетитов капиталистических элементов деревни.
Но и это не все. Если бы мы взвинтили цены на хлеб, скажем, весной этого года, мы бы наверняка зарезали бедноту, которая покупает весной хлеб как для продовольственных нужд, так и для обсеменения полей. Беднота и низшие слои середняков имели бы полное право сказать нам: вы нас обманули, так как мы вам продали [c.43] наш хлеб осенью прошлого года по низким ценам, а вы теперь заставляете нас покупать хлеб по высоким ценам, – кого же вы защищаете, господа советские люди, – неимущих или кулаков?
Вот почему на спекулянтский удар кулачества по линии взвинчивания хлебных цен партия должна была ответить таким контрударом, который бы отбил охоту у кулаков и спекулянтов угрожать голодом рабочему классу и нашей Красной Армии.
В-третьих. Несомненно, что капиталистические элементы деревни не могли бы использовать трудностей нашего строительства в такой степени, в какой они использовали их на самом деле, и заготовительный кризис не принял бы такого угрожающего характера, если бы им не помогло в этом деле еще одно обстоятельство. В чем состоит это обстоятельство?
Оно состоит в расхлябанности наших заготовительных органов, в отсутствии единого фронта между ними, в конкуренции между собой, в нежелании вести решительную борьбу против игры на повышение хлебных цен.
Оно состоит, наконец, в инертности наших партийных организаций в районах хлебных заготовок, в их нежелании должным образом вмешаться в хлебозаготовительную кампанию, в их нежелании вмешаться в дело и положить конец общей расхлябанности на заготовительном фронте.
Упоенные успехами прошлогодней заготовительной кампании и полагая, что в этом году заготовки пойдут самотеком, наши заготовительные и партийные организации предоставили все “воле божьей”, очистив поле кулацко-спекулянтским элементам. А кулаки этого именно [c.44] и ждали. Едва ли можно сомневаться, что без этого обстоятельства заготовительный кризис не мог бы принять такой угрожающий характер.
Не следует забывать, что мы, т.е. наши организации, как заготовительные, так и иные, держим в руках почти на 80 процентов снабжение деревни промтоварами и почти на 90 процентов все заготовки в деревне. Нечего и говорить, что это обстоятельство дает нам возможность диктовать кулаку в деревне, при условии, что наши организации сумеют использовать это выгодное положение. Ну, а мы, вместо того, чтобы использовать это выгодное положение, предоставили все самотеку и облегчили тем самым, – конечно, помимо своей воли, – борьбу капиталистических элементов деревни против Советской власти.
Таковы, товарищи, условия, определившие заготовительный кризис конца прошлого года.
Вы видите, таким образом, что заготовительный кризис нельзя считать случайностью.
Вы видите, что заготовительный кризис выражает собой первое, в условиях нэпа, серьезное выступление капиталистических элементов деревни против Советской власти по одному из важнейших вопросов нашего строительства, по вопросу о хлебозаготовках.
Вот в чем состоит, товарищи, классовая подоплека заготовительного кризиса по хлебу.
Вы знаете, что для ликвидации заготовительного кризиса и обуздания спекулянтских аппетитов кулачества партия и Советская власть были вынуждены принять ряд практических мероприятий. Об этих мероприятиях говорилось достаточно много в нашей печати. О них говорится довольно подробно в резолюции [c.45] объединенного пленума ЦК и ЦКК. Я думаю поэтому, что нет необходимости повторять здесь об этом.
Хотелось бы только сказать о некоторых чрезвычайных мероприятиях, которые были приняты ввиду чрезвычайных условий и которые, конечно, отпадут, поскольку не будет больше этих чрезвычайных условий. Я имею в виду применение 107 статьи закона плотин спекуляции. Статья эта принята ЦИК в 1926 году. Эта статья не применялась у нас в прошлом году. Почему? Потому, что заготовки хлеба шли, как и всегда нормально, и не было оснований для применения статьи. Об этой статье вспомнили только к началу 1928 года. А вспомнили о ней потому что имели ряд чрезвычайных обстоятельств, созданных спекулянтскими махинациями кулачества и угрожавших голодом. Ясно, что если в будущем заготовительном году не будет чрезвычайных обстоятельств и заготовки пойдут нормально, 107 статья не будет иметь применения. И наоборот, если чрезвычайные обстоятельства наступят и капиталистические элементы начнут опять “финтить”, 107 статья снова появится на сцене.
Было бы глупо говорить на этом основании об “отмене” нэпа, о “возврате” к продразверстке и т.д. Об отмене нэпа могут теперь помышлять лишь враги Советской власти. Никому так не выгодна теперь новая экономическая политика, как Советской власти. Но есть люди, которые думают, что НЭП означает не усиление борьбы с капиталистическими элементами, в том числе и с кулачеством, на предмет их преодоления, а прекращение борьбы с кулачеством и другими капиталистическими элементами. Нечего и говорить, что такие люди [c.46] не имеют ничего общего с ленинизмом, ибо таким людям нет места и не может быть места в нашей партии.
О результатах мероприятий, принятых партией и Советской властью для ликвидации продовольственного кризиса, вам также известно. Коротко они состоят в следующем.
Во-первых, мы наверстали потерянное и заготовили хлеб, догнав, а местами даже перегнав, прошлогодний темп заготовок. Известно, что за три месяца, за январь– март, мы сумели заготовить более чем 270 млн. пудов хлеба. Это, конечно. Де все, что нам нужно. Нам еще предстоит заготовить более 100 млн. пудов. Но это все-таки то необходимое завоевание, которое дало нам возможность ликвидировать заготовительный кризис. Мы можем теперь с полным правом сказать, что партия и Советская власть одержали на этом фронте крупнейшие успехи.
Во-вторых, мы оздоровили, более или менее оздоровили, наши заготовительные и партийные организации на местах, проверив на деле их боевую готовность и очистив их от явно разложившихся элементов, не признающих классов в деревне и не желающих “ссориться” с кулаком.
В-третьих, мы улучшили работу в деревне, придвинули к себе поближе бедноту и закрепили за собой подавляющее большинство середняков, изолировав кулачество и обидев несколько зажиточную верхушку середняков. Тем самым мы провели в жизнь наш старый большевистский лозунг, данный Лениным еще на VIII съезде нашей партии13: обопрись на бедноту, умей устраивать прочный союз с середняком, ни на минуту не прекращай борьбы с кулачеством. [c.47]
Я знаю, что некоторые товарищи не вполне охотно приемлют этот лозунг. Странно было бы думать, что союз рабочих и крестьян в условиях упрочившейся диктатуры пролетариата означает союз рабочих со всем крестьянством, в том числе и кулачеством. Нет, товарищи, мы такого союза не проповедуем и проповедывать не можем. В обстановке диктатуры пролетариата, при условии упрочения власти рабочего класса, союз рабочего класса с крестьянством означает опору на бедноту, союз с середняком, борьбу с кулачеством. Кто думает, что союз с крестьянством при наших условиях означает союз с кулаком, тот не имеет ничего общего с ленинизмом. Кто думает вести в деревне такую политику, которая всем понравится, и богатым и бедным, тот не марксист, а дура”, ибо такой политики не существует в природе, товарищи. (Смех, аплодисменты.) Наша политика есть политика классовая.
Таковы в общем результаты наших мероприятий по усилению хлебозаготовок.
Несомненно, что при проведении этих мероприятий мы имели в нашей практике целый ряд перегибов и извращений партийной линии. Целый ряд случаев извращения нашей политики, бьющих прежде всего, благодаря нашему головотяпству, по бедноте и середнякам, неправильное применение 107 статьи и т.д.,– эти случаи всем известны. Мы караем и будем карать виновников этих извращений со всей строгостью. Но было бы странно не видеть из-за этих извращений тех благих и поистине серьезных результатов принятых партией мероприятий, без которых мы не могли бы выйти из заготовительного кризиса. Поступать так, значит закрывать глаза на главное, выдвигая на первый план [c.48] частное и случайное. Поступать так, значит топить серьезнейшие успехи заготовительной кампании в ложке воды отдельных случаев извращений нашей линии совершенно не вытекающих из принятых партией мероприятий.
Были ли у нас обстоятельства, облегчившие наши заготовительные успехи и нашу борьбу против наступления капиталистических элементов деревни?
Да, были. Можно было бы отметить по крайней мере два таких обстоятельства.
Это, во-первых, тот факт, что мы предприняли вмешательство партии в заготовительную кампанию и удар по кулацко-спекулянтским элементам после XV съезда нашей партии, папе ликвидации оппозиции, после того, как партия достигла максимального единства, разгромив своих партийных врагов. Борьбу с кулачеством нельзя считать пустяковым делом. Чтобы разбить кулацко-спекулянтские махинации без каких-либо осложнений в стране, надо иметь абсолютно сплоченную партию, абсолютно крепкий тыл и совершенно крепкую власть. Едва ли можно сомневаться в том, что наличие этих условий сыграло значительную роль в том, что кулачество было вынуждено отступить сразу.
Это, во-вторых, тот факт, что нам удалось связать наши практические мероприятия по обузданию кулацко-спекулянтских элементов с кровными интересами рабочего класса. Красной Армии и большинства неимущих слоев деревни. То обстоятельство, что кулацко-спекулянтские элементы поставили перед трудящимися массами города и деревни призрак голода, нарушая к тому же законы Советской власти (107 статья), это [c.49] обстоятельство не могло не повести к тому, что заимели за собой в борьбе с капиталистическими элементами деревни большинство деревни. Кулак безбожно спекулировал хлебом, он создавал этим величайшие трудности как в городе, так и в деревне, он нарушал к тому же законы Советской власти, т.е. волю Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, – разве не ясно, что это обстоятельство должно было облегчить дело изоляции кулачества?
Получилась в известной степени такая же комбинация (конечно, с соответствующими оговорками), какая имела место в 1921 году, когда партия во главе с Лениным, ввиду голода в стране, наставила вопрос об изъятии ценностей из церквей на предмет приобретения хлеба для голодающих районов, построив на этом широчайшую антирелигиозную кампанию, и когда попы, уцепившись за ценности, выступили на деле против голодающих масс и тем самым вызвали озлобление масс против церкви вообще, против религиозных предрассудков в частности, против попов и их руководителей в особенности. Были тогда такие чудаки в нашей партии, которые думали, что Ленин понял необходимость борьбы с церковью лишь в 1921 году (смех), а до того времени он будто бы не понимал этого. Это, конечно, глупость, товарищи. Ленин, конечно, понимал необходимость борьбы с церковью и до 1921 года. Но дело вовсе не в этом. Дело в том, чтобы связать широкую массовую антирелигиозную кампанию с борьбой за кровные интересы народных масс и повести ее таким образом, чтобы она, эта кампания, была понятна для масс, чтобы она, эта кампания, была поддержана массами. [c.50]
То же самое нужно сказать о маневре партии, предпринятом в начале этого года в связи с хлебозаготовительной кампанией. Есть люди, которые думают, что партия только теперь поняла необходимость борьбы с кулацкой опасностью. Это, конечно, глупость, товарищи. Партия всегда понимала необходимость такой борьбы и вела ее, эту борьбу, не на словах, а на деле. Особенность предпринятого партией маневра в начале этого года состоит в том, что она получила в этом году возможность связать решительную борьбу против кулацко-спекулянтских элементов деревни с борьбой за кровные интересы широких масс трудящихся и, связав их, сумела повести за собой большинство трудящихся масс деревни, изолировав кулака.
Искусство большевистской политики состоит вовсе не в том, чтобы стрелять без разбора из всех пушек по всем фронтам, не считаясь с условиями времени и места, не считаясь с готовностью масс поддержать те или иные шаги руководства. Искусство большевистской политики состоит в том, чтобы уметь выбрать время и место и учитывать все обстоятельства дела для того, чтобы сосредоточить огонь на том фронте, где скорее всего можно будет добиться максимальных результатов.
В самом деле, какие результаты имели бы мы теперь, если бы мы предприняли серьезнейший удар по кулачеству года три назад, когда мы не имели еще закрепленными за собой середняков, когда середняк был озлоблен и громил наших председателей волостных исполнительных комитетов, когда беднота была ошарашена результатами папа, когда мы имели всего лишь 75 процентов довоенной посевной площади, когда перед нами стоял основной вопрос о расширении [c.51] производства продовольственных и сырьевых продуктов в деревне, когда мы не имели еще серьезной продовольственной и сырьевой базы для индустрии?
Я не сомневаюсь, что мы бы проиграли тогда борьбу, не сумели бы расширить посевную площадь до той нормы, до которой нам удалось довести ее теперь, подорвали бы возможность создания продовольственной и сырьевой базы для промышленности, облегчили бы дело усиления кулачества, оттолкнули бы от себя середняка и, возможно, мы имели бы теперь серьезнейшие политические осложнения в стране.
Что мы имели в деревне к началу этого года? Расширенную посевную площадь до довоенной нормы, окрепшую сырьевую и продовольственную базу для промышленности, закрепленное за Советской властью большинство середняков, более или менее организованную бедноту, улучшенные и окрепшие партийные и советские организации в деревне. Разве не ясно, что только при этих условиях можно было рассчитывать на серьезный успех в деле организации удара по кулацко-спекулянтским элементам? Разве не ясно, что только умалишенные не могут понять всей разницы между этими двумя обстановками в деле организации широкой массовой борьбы против капиталистических элементов деревни?
Вот вам пример того, как неразумно стрелять без разбора из всех пушек по всем фронтам, не считаясь с условиями времени и места, не считаясь с соотношением борющихся сил.
Так обстоит дело, товарищи, с вопросом о хлебозаготовках.
Перейдем теперь к вопросу о шахтинском деле. [c.52]
Какова классовая подоплека шахтинского дела, где скрываются корни шахтинского дела и на какой основе классового порядка могла возникнуть эта экономическая контрреволюция?
Есть товарищи, которые считают шахтинское дело случайностью. Они обычно говорят: мы порядком здесь прозевали, не доглядели, но если бы не дали зевка, то никакого шахтинского дела не было бы у нас. Что зевок тут есть и зевок порядочный, – в этом не может быть никакого сомнения. Но объяснять все зевком, это значит не понять сути дела.
О чем говорят факты, материалы по шахтинскому делу?
Факты говорят, что шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших раньше угольной промышленностью.
Факты говорят далее, что эти спецы, будучи организованы в тайную группу, получали деньги на вредительство от бывших хозяев, сидящих теперь в эмиграции, и от контрреволюционных антисоветских капиталистических организаций на Западе.
Факты говорят, наконец, что эта группа буржуазию спецов действовала и разрушала нашу промышленность по указаниям капиталистических организаций на Западе.
О чем же все это говорит?
О том, что мы имеем здесь дело с экономической интервенцией западноевропейских антисоветских капиталистических организаций в дела нашей промышленности. [c.53] Была в свое время интервенция военно-политическая, которую удалось нам ликвидировать в порядке победоносной гражданской войны. Теперь мы имеем попытку экономической интервенции, для ликвидации которой нам не потребуется гражданской войны, но которую мы должны все-таки ликвидировать и которую мы ликвидируем всеми доступными нам средствами.
Глупо было бы предположить, что международный капитал оставит нас в покое. Нет, товарищи, это неверно. Классы существуют, международный капитал существует, и он не может смотреть спокойно на развитие страны строящегося социализма. Раньше он, международный капитал, думал опрокинуть Советскую власть в порядке прямой военной интервенции. Попытка не удалась. Теперь он старается, и будет стараться впредь, ослабить нашу хозяйственную мощь путем невидной, не всегда заметной, но довольно внушительной экономической интервенции, организуя вредительство, подготовляя всякие “кризисы” в тех или иных отраслях промышленности и облегчая тем самым возможность будущей военной интервенции. Тут все увязано в узел классовой борьбы международного капитала с Советской властью, и ни о каких случайностях не может быть речи.
Одно из двух:
либо мы будем вести и впредь революционную политику, сплачивая вокруг рабочего класса СССР пролетариев и угнетенных всех стран, – и тогда международный капитал будет нам всячески мешать в нашем продвижении вперед;
либо мы откажемся от своей революционной политики, пойдем на ряд принципиальных уступок [c.54] международному капиталу, – и тогда международный капитал пожалуй, не прочь будет “помочь” нам в деле перерождения нашей социалистической страны в “добрую” буржуазную республику.
Есть люди, которые думают, что нам можно вести освободительную внешнюю политику и вместе с тем добиться того, чтобы нас восхваляли за это капиталисты Европы и Америки. Я не буду доказывать, что такие наивные люди не имеют и не могут иметь ничего общего с нашей партией.
Англия, например, требует от нас, чтобы мы установили с ней захватнические сферы влияния где-либо, скажем, в Персии, в Афганистане или Турции, причем она уверяет, что готова установить с нами “дружбу”, если мы пойдем на эту уступку. Что же, может быть пойти на эту уступку, товарищи?
Общий возглас. Нет!
Сталин. Америка требует, чтобы мы отказались принципиально от политики поддержки освободительного движения рабочего класса других стран, что все пошло бы хорошо, если бы мы пошли на такую уступку. Что же, товарищи, может быть пойти на эту уступку?
Общий возглас. Нет!
Сталин. Мы могли бы установить “дружеские” отношения с Японией, если бы согласились поделить с ней Манчжурию. Можем ли мы пойти на эту уступку?
Общий возглас. Нет!
Сталин. Или, например, от нас требуют, чтобы мы “смягчили” монополию внешней торговли и согласились платить все военные и довоенные долги. Может быть пойти на это, товарищи?
Общий возглас. Нет! [c.55]
Сталин. Но именно потому, что мы не можем пойти на эти и подобные им уступки, не отказавшись от самих себя, – именно поэтому мы должны быть готовы к тому, что международный капитал будет нам устраивать и впредь все и всякие пакости, все равно, будет ли это шахтинское дело или что-нибудь другое, подобное ему.
Вот в чем классовые корни шахтинского дела.
Почему могла удаться у нас военная интервенция международного капитала? Потому, что в нашей стране существовали целые группы военных специалистов, генералов и офицеров, сынков буржуазии и помещиков, которые всегда были готовы подкопаться под самые основы Советской власти. Могли ли эти офицеры и генералы организовать серьезную войну против Советской власти без финансовой, военной и всякой иной поддержки международного капитала? Конечно, не могли. Мог ли международный капитал без помощи этой группы белогвардейских офицеров и генералов организовать серьезную интервенцию? Я думаю, что не мог бы.
У нас были тогда товарищи, которые думали, что военная интервенция была случайностью, что если бы мы не освободили из тюрьмы Краснова, Мамонтова и т.д., то интервенции не было бы. Это, конечно, неверно. Что освобождение Мамонтова, Краснова и других белогвардейских генералов сыграло свою роль в деле развития гражданской войны, – в этом не может быть сомнения. Но что корни военной интервенции лежат не в этом, а в классовых противоречиях между Советской властью, с одной стороны, и международным капиталом с его генеральским охвостьем в России – с другой, – в этом также не может быть никакого сомнения. [c.56]
Могли ли у нас организовать шахтинское дело некоторые буржуазные спецы, бывшие шахтовладельцы, без финансовой и моральной поддержки международного капитала, без перспективы на то, что международный капитал может помочь им в деле низвержения Советской власти? Конечно, не могли бы. Мог ли международный капитал организовать у нас экономическую интервенцию, вроде шахтинского дела, без наличия у нас буржуазии, в том числе некоторой группы буржуазных спецов в нашей стране, готовых утопить Советскую власть в ложке воды? Ясно, что не мог бы. Есть ли у нас вообще такие группы буржуазных специалистов, готовых идти на экономическую интервенцию, на подрыв Советской власти? Я думаю, что есть. Я не думаю, чтобы их могло быть много. Но что у нас существуют некоторые незначительные группы буржуазных контрреволюционных специалистов, гораздо более малочисленные, чем это имело место во время военной интервенции, – в этом не может быть сомнения.
Соединение этих двух сил и дает почву для экономической интервенции в СССР.
В этом именно и состоит классовая подоплека шахтинского дела.
Теперь о практических выводах, вытекающих из шахтинского дела.
Я хотел бы остановиться на четырех практических выводах, о которых нам сигнализирует шахтинское дело.
Ленин говорил, что вопрос о подборе людей является одним из основных вопросов строительства социализма. Шахтинское дело показывает, что мы плохо подбирали наши хозяйственные кадры, и не только плохо [c.57] подбирали, но ставили еще эти самые кадры в такие условия, которые затрудняют их рост. Говорят о приказе № 33 и особенно о “Типовом положении”, сопровождающем этот приказ14. Характерную особенность этого типового положения составляет то, что оно отдает почти все права техническому директору, оставляя за главным директором право улаживать конфликты, “представительствовать” и играть на балалайке. Ясно, что при таких условиях наши хозяйственные кадры не могли развиваться в достаточной степени.
В свое время этот приказ был абсолютно необходим, ибо он был дан в тот момент, когда у нас не было вовсе своих хозяйственных кадров, когда мы не умели управлять промышленностью и поневоле приходилось передавать основные права техническому директору. Но теперь этот приказ превратился в оковы. Теперь у нас есть свои хозяйственные кадры, имеющие опыт и могущие развиться в настоящих руководителей нашей промышленности. И именно поэтому пора отменить устаревшее типовое положение, заменив его новым.
Говорят, что невозможно коммунистам, особенно же рабочим коммунистам-хозяйственникам, овладеть химическими формулами и вообще техническими знаниями. Это неверно, товарищи. Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики. (Аплодисменты.) Не такие крепости мы брали в своей борьбе с буржуазией. Все дело в том, чтобы иметь желание овладеть техническими знаниями и вооружиться настойчивостью и большевистским терпением. Но чтобы изменить условия работы наших хозяйственных кадров и помочь им стать настоящими и полноправными хозяевами дела, необходимо отменить старое [c.58] типовое положение, заменив его новым. В противном случае мы рискуем искалечить наших людей.
Разве некоторые наши опустившиеся хозяйственники были хуже любого из нас? Чем объяснить, что такие и подобные им товарищи стали опускаться и разлагаться, сливаясь в своем быту с буржуазными спецами? Объясняется это нашей неправильной хозяйственной практикой, объясняется это теми условиями подбора и работы наших хозяйственных работников, которые затрудняют их развитие, которые превращают их в хвостик буржуазных спецов. С такой практикой надо покончить, товарищи.
Второй вывод, о котором сигнализирует нам шахтинское дело, состоит в том, что мы плохо обучаем кадры в наших втузах, мы плохо подготовляем наших красных спецов. Это вывод, от которого никак не отвертеться. Почему, например, многие наши молодые специалисты не идут в дело, оказались непригодными для промышленности? Потому, что они учились по книжке, они спецы от книжки, у них нет практического опыта, они оторваны от производства, и они, естественно, терпят поражение. А разве нам такие спецы нужны? Нет, не такие спецы нам нужны, будь они хоть трижды молодыми спецами. Нам нужны такие специалисты, все равно, являются ли они коммунистами или не коммунистами, которые были бы сильны не только теоретически, но и по своему практическому опыту, по своим связям с производством.
Молодому спецу, который не видал шахты и не хочет лезть в шахту, молодому спецу, который не видал завода и не хочет пачкаться на заводе, такому спецу никогда не одолеть старых, закаленных в практическом [c.59] опыте, но враждебных нашему делу специалистов. Легко объяснить поэтому, что не только старые специалисты, и не только наши хозяйственники, но и рабочие встречают нередко таких молодых специалистов в штыки. Но для того, чтобы не было таких неожиданностей с молодыми спецами, необходимо изменить их обучение, причем изменить надо таким образом, чтобы молодые спецы с первых же лет своего обучения во втузах имели неразрывную связь с производством, с фабрикой, с шахтой и т.д.
Третий вывод касается вопроса о втягивании широких рабочих масс в дело управления промышленностью. Как обстоит дело в этом отношении по данным шахтинских материалов? Очень плохо. До безобразия плохо, товарищи. Доказано, что кодекс законов о труде нарушается, 6–часовой рабочий день под землей не всегда соблюдается, условия охраны труда попираются. А рабочие терпят. А профсоюзы молчат. А парторганизации не принимают мер к ликвидации этого безобразия.
Один товарищ, ездивший недавно в Донбасс, лазил там по шахтам и расспрашивал шахтеров об условиях их работы. Знаменательно, что ни один из шахтеров не счел нужным жаловаться на условия. “Как живется вам, товарищи?” – спрашивает их этот товарищ. “Ничего, товарищ, неплохо живется”,– отвечают ему шахтеры. “Я еду в Москву, скажите мне, что я должен передать центру?” – спрашивает он. “Скажите там, что нам живется неплохо”,– отвечают ему шахтеры. “Слушайте, товарищи, я ведь не иностранец, я русский и приехал сюда для того, чтобы узнать от вас правду”, – говорит им товарищ. “Нам все одно, товарищ, мы говорим лишь правду и иностранцам и нашим”,– отвечают ему шахтеры. [c.60]
Вот вам физиономия наших шахтеров. Это не просто рабочие, а герои. В этом именно и состоит богатство того морального капитала, который мы успели накопить в сердцах рабочих. И подумать только, что мы растрачиваем этот неоценимый моральный капитал так безбожно и преступно, как дурные и никчемные наследники величайшего наследства Октябрьской революции! Но, товарищи, держаться долго на старом моральном капитале и растрачивать его так безрассудно – нельзя. Пора покончить с этим. Давно пора!
Наконец, четвертый вывод, касающийся вопроса о проверке исполнения. Шахтинское дело показало, что дело с проверкой исполнения обстоит у нас из рук вон плохо во всех областях управления, и в области партийной, и в области промышленной и профсоюзной. Пишутся резолюции, рассылаются директивы, но никто не хочет позаботиться о том, чтобы спросить себя: а как обстоит дело с исполнением этих резолюций и директив, исполняются они на деле или кладутся под сукно?
Ильич говорил, что одним из серьезных вопросов в деле управления страной является вопрос о проверке исполнения. Но именно в этом вопросе дело обстоит у нас из рук вон плохо. Руководить – это еще не значит писать резолюции и рассылать директивы. Руководить – это значит проверять исполнение директив, и не только исполнение директив, но и самые директивы, их правильность или их ошибочность с точки зрения живой практической работы. Смешно было бы думать, что все наши директивы правильны на все 100 процентов. Этого не бывает и не может быть, товарищи. Проверка исполнения в том именно и состоит, чтобы [c.61] наши работники проверяли в огне практического опыта не только исполнение наших директив, но и правильность самих директив. Поэтому прорехи в этой области означают прорехи во всем нашем руководстве.
Взять, например, проверку исполнения по чисто партийной линии. Мы обычно вызываем секретарей окружкомов и губкомов для докладов в ЦК, проверяя исполнение директив ЦК. Секретари докладывают, признавая недостатки в своей работе. ЦК обличает их и выносит трафаретные резолюции с указаниями – углубить и расширить работу, подчеркнуть то-то и то-то, обратить серьезное внимание на то-то и то-то и пр. Секретари уезжают на места с этими резолюциями. Потом их вновь вызываем, и опять то же самое насчет углубления, расширения и т.д. и т.д. Я не говорю, что вся эта работа остается без пользы. Нет, товарищи, это дело имеет свои хорошие стороны в смысле воспитания и подтягивания организаций. Но надо признать, что этот метод проверки исполнения уже недостаточен. Надо признать, что этот метод должен быть дополнен другим методом, а именно методом рассылки на местную работу членов нашей партийно-советской верхушки. (Голос: “Это хорошее дело!”) Я говорю о рассылке наших руководящих товарищей на временную работу на места не в качестве командующих, а в качестве обычных работников, поступающих в распоряжение местных организаций. Я думаю, что это дело имеет большую будущность и оно может улучшить дело проверки исполнения, если его выполнять честно и добросовестно.
Если члены ЦК, члены Президиума ЦКК, наркомы и их заместители, члены Президиума ВЦСПС, члены президиумов ЦК профсоюзов, если они будут [c.62] систематически приезжать на места и вести там работу с тем, чтобы присмотреться к работе, изучить все трудности, все минусы и плюсы, то уверяю вас, что это будет самой действительной и самой эффективной проверкой исполнения. Это будет самым лучшим средством обогатить опыт наших уважаемых руководителей. И если бы это вошло в систему, – а это должно войти обязательно в систему, – то уверяю вас, что законы, которые мы пишем здесь, и директивы, которые мы вырабатываем, были бы куда жизненней и правильней, чем это имеет место в настоящее время. Так обстоит дело, товарищи, с шахтинским делом.
Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту.
Мы имели заготовительный кризис, который уже ликвидирован. Заготовительный кризис знаменовал собой первое серьезное в условиях нэпа выступление капиталистических элементов деревни против Советской власти.
Мы имеем шахтинское дело, которое уже ликвидируется и несомненно будет ликвидировано. Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти. Это есть экономическая интервенция в наши внутренние дела.
Нечего и говорить, что эти и подобные им выступления как по линии внутренней, так и по линии [c.63] внешней могут и, пожалуй, будут повторяться. Наша задача – иметь максимальную бдительность и быть начеку. И если мы будем, товарищи, бдительны, мы наверняка побьем наших врагов в будущем так же, как бьем их в настоящем и били их в прошлом. (Бурные продолжительные аплодисменты.)
“Правда”
№ 90,
18 апреля 1928 г.
[c.64]